Sommer

Der Sommer folgt. Es wachsen Tag und Hitze,
und von den Auen dränget uns die Glut;
doch dort am Wasserfall, am Felsensitze
erquickt ein Trunk, erfrischt ein Wort das Blut.
Der Donner rollt, schon kreuzen sich die Blitze,
die Höhle wölbt sich auf zur sichern Hut,
dem Tosen nach kracht schnell ein knatternd Schmettern;
doch Liebe lächelt unter Sturm und Wettern.

                                   Johann Wolfgang von Goethe

Лето. Длиннее день, жара сильнее.
С долин доносится к нам душный зной,
Но всё-таки, где водопад, свежее:
Вода взбодрит и слова звук живой.
Гром; молния рвёт небо, пламенея,
Пещера кровом станет в час такой.
Раскаты грома, сразу же – другие;
Любовь смеётся под разгул стихии.

Июль – середина долгожданного лета, которое, окончательно вступив в свои права, заботливо хозяйничает на земле, не жалея живительного тепла и проливных дождей для лесов и полей, красок и ароматов для цветов и трав!

Затихли птицы, им теперь не до песен – заботливо растят и ставят на крыло свое потомство. Лесные обитатели заботятся о своих подрастающих малышах, приучают несмышлёнышей к самостоятельной жизни. После июньского буйства лес словно остепенился, и жизнь течёт размеренно и тихо.

Душистые ягоды, грибы, травы – всего в изобилии и в самом соку! Только успевай собирать! Но вдруг с грустью заметишь на осинке первую ржавчину листов и подумаешь, что остался всего один летний месяц… И темнеть стало раньше, и вечера уже не такие тёплые… И вдруг среди принесенных ветром запахов почувствуешь легкую горчинку осени…

Июль – макушка лета, –

Напомнила газета,
Но прежде всех газет –
Дневного убыль света;
Но прежде малой этой,

Скрытнейшей из примет, –
Ку-ку, ку-ку, – макушка, –
Отстукала кукушка
Прощальный свой привет.

А с липового цвета
Считай, что песня спета,
Считай, пол-лета нет, –
Июль – макушка лета.

Александр Твардовский

                               1941 г.

И всё же наслаждаемся теплом и солнцем – ещё столько прекрасных дней впереди!

«А летнее, июльское утро! Кто, кроме охотника, испытал, как отрадно бродить на заре по кустам? Зеленой чертой ложится след ваших ног по росистой, побелевшей траве. Вы раздвинете мокрый куст — вас так и обдаст накопившимся теплым запахом ночи; воздух весь напоен свежей горечью полыни, медом гречихи и «кашки»; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет да солнце; ещё свежо, но уже чувствуется близость жары. Голова томно кружится от избытка благоуханий. Кустарнику нет конца… Кое-где разве вдали желтеет поспевающая рожь, узкими полосками краснеет гречиха. …. Солнце всё выше и выше. Быстро сохнет трава. Вот уже жарко стало. Проходит час, другой… Небо темнеет по краям; колючим зноем пышет неподвижный воздух. <…>

Сквозь густые кусты орешника, перепутанные цепкой травой, спускаетесь вы на дно оврага. Точно: под самым обрывом таится источник; дубовый куст жадно раскинул над водою свои лапчатые сучья; большие серебристые пузыри, колыхаясь, поднимаются со дна, покрытого мелким, бархатным мхом. Вы бросаетесь на землю, вы напились, но вам лень пошевельнуться. Вы в тени, вы дышите пахучей сыростью; вам хорошо, а против вас кусты раскаляются и словно желтеют на солнце. <…>

Но что это? Ветер внезапно налетел и промчался; воздух дрогнул кругом: уж не гром ли? Вы выходите из оврага… что за свинцовая полоса на небосклоне? Зной ли густеет? туча ли надвигается?.. Но вот слабо сверкнула молния… Э, да это гроза! Кругом еще ярко светит солнце: охотиться еще можно. Но туча растет: передний ее край вытягивается рукавом, наклоняется сводом. Трава, кусты, все вдруг потемнело… Скорей! вон, кажется, виднеется сенной сарай… скорее!.. Вы добежали, вошли… Каков дождик? каковы молнии? Кое-где сквозь соломенную крышу закапала вода на душистое сено… Но вот солнце опять заиграло. Гроза прошла; вы выходите. Боже мой, как весело сверкает все кругом, как воздух свеж и жидок, как пахнет земляникой и грибами!..» (Из рассказа И. С. Тургенева «Лес и степь»)

Летний вечер

Последние лучи заката
Лежат на поле сжатой ржи.
Дремотой розовой объята
Трава некошеной межи.
Ни ветерка, ни крика птицы,
Над рощей — красный диск луны,
И замирает песня жницы
Среди вечерней тишины.
Забудь заботы и печали,
Умчись без цели на коне
В туман и в луговые дали,
Навстречу ночи и луне!

                       А. А. Блок

В детстве Александр Блок проводил лето в Шахматово – подмосковном имении своего деда, профессора А. Н. Бекетова. По воспоминаниям родных, маленький Саша «был живой, неутомимо резвый, интересный, но очень трудный ребенок: капризный, своевольный, с неистовыми желаниями и непреодолимыми антипатиями. Приучить его к чему-нибудь было трудно, отговорить или остановить почти невозможно… Животных любил он до страсти. Дворовые псы были его большими любимцами. Глубокую нежность питал он к зайцам, ежам, любил насекомых, червей и прочих гадов, словом — всё живое…». Много времени мальчик проводил с дедом, гуляя по лесам и лугам и любуясь природой. И эта любовь, заложенная в детстве, и умение видеть и понимать красоту окружающего мира остались с ним на всю жизнь.

Свои первые стихи Александр написал ещё до поступления в гимназию. В 14 лет он издавал рукописный журнал «Вестник», в 17 — ставил пьесы на сцене домашнего театра и играл в них, в 22 — опубликовал свои стихотворения в альманахе Валерия Брюсова «Северные цветы». Создатель поэтичного и таинственного образа Прекрасной Дамы, автор критических статей, Блок стал одним из самых известных поэтов Серебряного века.

Блок в Bad Nauheim

В мае 1897 года 16-летний Александр Блок впервые приехал на немецкий курорт Бад-Наухайм, сопровождая своих маму и тётю. Тогда он ещё не догадывался, что этому небольшому городу предстоит сыграть в его судьбе роль, которую сам поэт в дальнейшем определит как «мистическую».

«Этой весною (1915 года) мне пришлось бы возвращаться туда в четвёртый раз; но в личную и низшую мистику моих поездок в Bad Nauheim вмешалась общая и высшая мистика войны» (А. Блок. «Автобиография»).

Блок побывал здесь трижды, и всякий раз его пребывание в Бад-Наугейме было непохоже на предыдущее. Поэтому и эпитеты для описания подбирал соответствующие своему настроению — от «безнадёжного белого курорта в стиле модерн» с «зелёной» скукой до «мне здесь хорошо и покойно».

Известно, что Блок, оказавшись в Германии, часто подшучивал над немецкими привычками, хотя по отцу он немец. Предки Блока по линии отца были мекленбургскими немцами. По семейным преданиям, его прапрадед Иван Леонтьевич Блок (Иоганн фон Блок), оказавшийся в России в 1755 году, был врачом императрицы Елизаветы Петровны. Хотя некоторые биографы настаивают на том, что версия о предке – царском враче – всего лишь легенда. Согласно справке Мекленбургского архива от 23 июля 1930 года выяснилось, что «Иоганн-Фридрих Блок (в России – Иван Леонтьевич), родом из Демитца на Эльбе, был сыном фельдшера Людвига Блока, женатого на Сусанне-Катерине Зиль (дочери булочника) и скончавшегося в Демитце в январе 1752 года».

В свой первый приезд в Наухайм Блок заполнил анкету «Признание», которая теперь хранится в Государственном историко-литературном и природном музее-заповеднике А. А. Блока. На полях надпись от руки: «Наухайм 21 июня (3 июля) 1897 год». Из этой анкеты можно узнать, что из еды и напитков Александр больше всего любит мороженое и пиво, из цветов — розы, что он больше всего ненавидит цинизм и готов снисходительно относиться к ошибкам, которые человек совершил необдуманно.

«Ныл, капризничал, мучил меня и маму» – так описывает тётя состояние Блока сразу после приезда. Но пройдёт несколько дней, и его настроение резко изменится…

Произойдёт его встреча с Ксенией Михайловной Садовской. Она приехала на курорт поправить здоровье после третьих родов. Ей — 37 лет. «Высокая статная темноволосая дама с тонким профилем и великолепными синими глазами. Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не сумел поднять на неё глаз» – так вспоминала об этом Бекетова. Они жили на параллельных улицах, буквально в пяти минутах ходьбы друг от друга. Садовская — на вилле Edelweiss, Блок — на вилле Langsdorf. Утром она спускалась вниз по улице, ведущей к источникам, а на углу уже поджидал Александр с розой и билетами на ванны, которые он предварительно – рано утром – брал для неё. Концерты, прогулки по парку, катание в лодке по пруду, где она ему пела… Первая любовь Блока в Бад Наухайме нашла отражение в стихах с таинственным посвящением К. М. С.

Нетрудно представить себе чувства матери: сын ухаживает почти за её ровесницей, да ещё и замужней женщиной… Она тревожилась очень сильно. Более того, уже в Петербурге просила Садовскую оставить её сына, и та ей обещала. Однако слова своего не сдержала. Напротив, как пишет в своей книге о Блоке В. Орлов, спустя почти три года Ксения Михайловна звала Блока вновь приехать в Бад Наухайм, а когда он отказался, ссылаясь на отсутствие средств, даже предлагала ему помочь с поездкой, считая, что не принять денег от неё – это «преступление». Блок на это возразил, что принять их «по меньшей мере глубокая безнравственность». Постепенно их отношения сошли на нет. Однако 12 писем Блока Ксения Михайловна будет бережно хранить до конца своих дней.

В очередной свой приезд в 1903 году в письме к Л. Д. Менделеевой Блок написал: «А немцы до такой степени буржуазно скучны на вид, что о них совсем нечего писать. Страна страшно деловая, сухая. Из роз выглядывают серые лица. Пышность деревьев и цветов и плодородие земли точно ни к чему не обязывают. Нет ни одной хорошей фигуры ни у мужчины, ни у женщины. Женские лица просто на редкость безобразны, вообще нет ни одного красивого лица, мы не встречали по крайней мере…»

В этот приезд Блок особенно желчен и недоволен. Впереди свадьба с Любовью Дмитриевной Менделеевой, а поэт, прямо скажем, не в лучшем настроении. Возможно, это из-за расстояния между влюблёнными и из-за материальных проблем накануне свадьбы. Уехать от невесты пришлось из-за обострения болезни сердца у мамы. Об этой поездке он вспоминал в своих дневниках как о «скряжническом и нищенском житье», когда «записывается каждый пфенниг». Он томится, скучает, и настроение оставляет желать лучшего. К тому же «каждый день нужно писать письма невесте» и что-то выдумывать и приукрашивать.

В те дни они с матерью живут на вилле Gertrud. Обычный распорядок дня отдыхающих: подъём рано утром, завтрак, посещение ванн. После купания требовался покой не менее одного часа в комнате отдыха. Дневной сон во внутреннем дворике купальни. Прогулка, посещение вечернего концерта. Каких-либо предписаний врачей по поводу лечения Блока в архиве не сохранилось. Из его писем мы знаем, что он принимал тогда знаменитые местные ванны «с водой из таинственного зелёно-голубого источника». Немного странно, ведь здешние воды для ванн, насыщенные железом, имеют скорее рыжеватый цвет.

Приезд поэта в 1909 году ознаменован совсем другим настроением. «Здесь необыкновенно хорошо, тихо и отдохновительно. Меня поразила красота и родственность Германии, её понятные мне нравы и высокий лиризм, которым всё проникнуто. …Я нежно полюбил Nauheim», — из письма матери 25 июня 1909 года.

Возможно, в этот раз он не чувствовал себя таким оторванным от России, как прежде. Появилось множество вывесок на русском языке, возможность почитать русские газеты. В парке можно было услышать даже игру на балалайке. Письма, которые он пишет матери, полны добрых слов в адрес города. Он рассказывает о новых очень красивых ванных корпусах. Многие отели носили русские названия: St. Petersburg, Villa Romanov, Villa Alexandra.

Из архивов, писем и дневников

Курс лечения ваннами был предписан в 1897 и 1903 годах маме Блока — Александре Андреевне Кублицкой-Пиоттух (её фамилия по второму мужу). В городском архиве можно увидеть, что мать с сыном записаны в книгах по учёту посетителей курорта.

«Он знает, где Наухайм, – пишет Блок о своём учителе французского языка в гимназии, – чего я не ожидал от него, он дурак вообще».

В третий приезд Блок регистрируется в Бад Наухайме под своим собственным именем, правда, почему-то обозначив себя коммерсантом. В этот последний визит в 1909 году он заехал сюда с женой, возвращаясь из путешествия по Италии.

В своих дневниках и рассказах Блок не раз упоминает Бад Наухайм. Немецкая основательность и исполнительность по-прежнему вызывают у него улыбку. Он не может удержаться от иронических замечаний по поводу того, как немцы старательно вдыхают испарения соли около градирен. Поэт всё больше очаровывается романтикой Запада.

Люди, ценившие Блока, знали о его необычном отношении к этому маленькому немецкому городу. Например, Елизавета Кузьмина-Караваева приезжала отдыхать именно сюда и бродила по местам, напоминавшим ей о поэте, а потом в письмах посылала ему приветы от тех уголков, которые он так любил.

Ох, лето красное…

Ни для кого не секрет, что Александр Сергеевич Пушкин самозабвенно любил осень, посвящая ей прекрасные стихи. Но о лете, столь любимом многими его друзьями, он также оставил поэтический отзыв в стихотворении «Осень», написанном в 1833 году:

Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить да освежить себя —
Иной в нас мысли нет, и жаль зимы старухи,
И, проводив ее блинами и вином,
Поминки ей творим мороженым и льдом.

Граф Пётр Иванович Капнист, русский писатель, драматург и поэт, тоже не жаловал летнюю жару:

В июле

Я не люблю погоды жаркой,
Когда в июльский день без туч
Язвительный и слишком яркий
Пронзает душу солнца луч.
В изнеможенье, в ослепленье
Выносишь зной едва дыша;
В каком-то смутном отупенье
Тогда и тело, и душа…
Лениво жизнь тогда влачится:
Я засыпаю наяву;
Но и во сне мне этом снится,
Что жизнью сонной я живу…

Прекрасное стихотворение Иосифа Бродского «Что хорошего в июле?» – образное и ироничное:

Что хорошего в июле?
Жуткая жара.
Осы жалятся как пули.
Воет мошкара.

Дождь упрямо избегает
тротуаров, крыш.
И в норе изнемогает
Полевая мышь.

Душно в поле для овечки,
В чаще для лося.
Весь июль купайся в речке
вместо карася.

И, в заключение, отрывок из стихотворения «Жара» Р. Рождественского:

Я такой жары ещё не помню…
Жарко паутине. Жарко полдню.
Жарко сквозняку, дыханью, шагу.
Жарко…

Кажутся несбыточными грозы.
И собака, будто после кросса,
дышит лихорадочно и жадно.
Жарко…

Даже рекам духота понятна.
Небо за неделю полиняло.
Яблони распарились, обвисли…
Медленно пе-ре-пол-за-ют мысли
с яблони на сморщенные листья.
Даже не переползают —
пере-валиваются и засыхают.
Засыхают. Будто засыпают…

<…>

Марк Твен весьма остроумно подметил, что «лето – это время года, когда очень жарко заниматься вещами, которыми заниматься зимой было очень холодно». Человеку трудно угодить – зимой хочется солнца и тепла, летом – снега и холода!

Давайте же любить все времена года, ведь каждое из них неповторимо и уникально, у каждого своя восхитительная красота. Надо лишь научиться видеть! Сердцем. Ибо «зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь» (Антуан де Сент-Экзюпери).

Борис Пастернак

Июль

По дому бродит привиденье.
Весь день шаги над головой.
На чердаке мелькают тени.
По дому бродит домовой.
Везде болтается некстати,
Мешается во все дела,
В халате крадется к кровати,
Срывает скатерть со стола.
Ног у порога не обтерши,
Вбегает в вихре сквозняка
И с занавеской, как с танцоршей,
Взвивается до потолка.
Кто этот баловник-невежа
И этот призрак и двойник?
Да это наш жилец приезжий,
Наш летний дачник-отпускник.
На весь его недолгий роздых
Мы целый дом ему сдаем.
Июль с грозой, июльский воздух
Снял комнаты у нас внаем.
Июль, таскающий в одёже
Пух одуванчиков, лопух,
Июль, домой сквозь окна вхожий,
Всё громко говорящий вслух.
Степной нечесаный растрепа,
Пропахший липой и травой,
Ботвой и запахом укропа,
Июльский воздух луговой.

                                             1956 г.

В сообщении использованы материалы Stadtarchiv Bad Nauheim