3 мая с. г., во вторник 2-й седмицы по Пасхе, на Радоницу – день поминовения усопших, в Знаменском храме прихода мчч. Валентина и Пасикрата г. Ульм настоятель игумен Максим (Шмидт) совершил Великую панихиду.

Настоятелю сослужили диаконы Сергий Гофсец и Валентин Усачёв. Богослужебные песнопения исполнил клиросный хор под руководством регента Ларисы Шукман.

Веруя в жизнь будущую как в непреложную истину, Церковь с самых древних времен совершает поминовение и молитвы об отшедших от нас усопших. Так, первое поминовение усопших после Светлой Пасхальной седмицы совершается на Радоницу. Именно в этот день Церковь созывает нас вознести свои молитвы и вместе с тем поделиться с ними общей радостью о Воскресшем Спасителе, отчего и называется день этот Радоницей. Сам Господь, сходивший к умершим и проповедавший им Свою победу над смертью, возвестил им эту радость.

Поминовение усопших отражает веру в то, что они и после смерти не перестают быть членами Церкви, основанной на земле Господом Иисусом Христом, Который «не есть Бог мертвых, но Бог живых». Победа над смертью, одержанная распятием и воскресением Христа, вытесняет печаль о временной разлуке с родными, и поэтому мы, по слову митрополита Антония Сурожского, «с верой, надеждой и пасхальной уверенностью стоим у гроба усопших».

Из книги «Жизнь. Болезнь. Смерть»
Митрополит Сурожский Антоний

Еще личные воспоминания.

Трудно, почти невозможно говорить о вопросах жизни и смерти отрешенно. Так что я буду говорить лично, быть может, более лично, чем понравится некоторым из вас. В своей жизни мы встречаемся со смертью в первую очередь не как с темой для размышления (хотя и это случается), а большей частью в результате потери близких — наших собственных или чьих-то еще. Этот косвенный опыт смерти и служит нам основой для последующих размышлений о неизбежности собственной смерти и о том, как мы к ней относимся. Поэтому я начну с нескольких примеров того, как я сам встретился со смертью других людей; быть может, это пояснит вам мое собственное отношение к смерти.

Мое первое воспоминание о смерти относится к очень далекому времени, когда я был в Персии, еще ребенком. Однажды вечером мои родители взяли меня с собой посетить, как тогда было принято, розарий, известный своей красотой. Мы пришли, нас принял хозяин дома и его домочадцы. Нас провели по великолепному саду, предложили угощение и отпустили домой с чувством, что мы получили самое теплое, самое сердечное, ничем не скованное гостеприимство, какое только можно представить. Только на следующий день мы узнали, что пока мы ходили с хозяином дома, любовались его цветами, были приглашены на угощение, были приняты со всей учтивостью Востока, сын хозяина дома, убитый несколько часов назад, лежал в одной из комнат. И это, как ни мал я был, дало мне очень сильное чувство того, что такое жизнь и что такое смерть, и каков долг живых по отношению к живым людям, какие бы ни были обстоятельства.

Второе воспоминание — разговор времен гражданской или конца первой мировой войны между двумя девушками; брат одной, который приходился женихом другой, был убит. Новость дошла до невесты; она пришла к своей подруге, его сестре, и сказала: «Радуйся, твой брат погиб геройски, сражаясь за Родину». Это опять-таки показало мне величие человеческой души, человеческого мужества, способность противостать не только опасности, страданию, жизни во всем ее многообразии, всей ее сложности, но и смерти в ее голой остроте.

Еще несколько воспоминаний. Однажды в юности я вернулся из летнего лагеря. Мой отец встретил меня и выразил беспокойство по поводу того, как прошел лагерь. «Я боялся, — сказал он, — что с тобой что-то случилось». Я с легкостью юности спросил: «Ты боялся, что я сломал ногу или свернул шею?» И он ответил очень серьезно, с присущей ему трезвою любовью: «Нет, это не имело бы значения. Я боялся, что ты потерял цельность души». И затем добавил: «Помни: жив ты или умер — не так важно. Одно действительно важно, должно быть важно и для тебя, и для других: ради чего ты живешь и за что ты готов умереть».

Это опять-таки показало мне меру жизни, показало, чем должна быть жизнь по отношению к смерти: предельным вызовом научиться жить (как отец сказал мне в другой раз) так, чтобы ожидать свою собственную смерть, как юноша ждет невесту, ждать смерть, как ждешь возлюбленную, — ждать, что откроется дверь.

И тогда (и это следует продумать гораздо глубже, чем сумел сделать я, но я это очень остро пережил сердцем на протяжении прошедшей Страстной седмицы), если Христос — дверь, открывающаяся на вечность, Он есть смерть наша. И это можно даже подтвердить отрывком из Послания к Римлянам, который читается при крещении; там говорится, что мы погрузились в смерть Христову, чтобы восстать с Ним. И другим местом Послания, которое говорит, что мы носим в теле своем мертвость Христову. Он — смерть, и Он — сама Жизнь и Воскресение».

1963 г.

Составлено по материалам сайтов pravoslavie.days.ru, sedmitza.ru